В своих воспоминаниях я довольно много страниц посвящаю театру. Театр был моим вторым университетом. С детского возраста и до начала длительной тюремно-лагерной эпопеи театр занимал большое место в моей жизни. С 15-летнего возраста я начал серьезно интересоваться оперой и классической музыкой, сам исполнял много оперных арий и романсов. Сценические образы захватывали меня целиком, в театре я уносился в какой-то фантастический мир, с захватывающим интересом следил за судьбой героев и развитием событий на сцене. До сих пор я не могу для себя решить, что больше влияло на формирование моего сознания в молодости � политические собрания, занятия в кружках, маевки, брошюры и книги, или те зерна гуманизма, которые были заложены в меня трагедиями Шекспира, драмами Ибсена, спектаклями и операми по сочинениям Льва Толстого, Достоевского, Чехова и многих других крупнейших писателей-прозаиков и драматургов. Как видно, идеи. Мысли сами по себе, без эмоциональной окраски � это бледные, обескровленные тени, король датский, а не его сын Гамлет. На театральных подмостках в драматических действиях раскрывалась безнравственность всего общественного порядка. В театрах того давнего времени я усвоил простую истину: против рутины и пошлости общественной жизни всегда восставали натуры силшьные, личности , свободные духом, своим сознанием и совестью, не желавшие примириться с фальшью, цинизмом и иезуитством. Я считаю, что в театре не только артист перевоплощается, но и зритель, который становится соучастником драматических коллизий. Об этом прекрасно сказал Гоголь: ��толпа, ни в чем несходная между собой,� может вдруг потрястись одним потрясением, зарыдать одними слезами и засмеяться одним общим смехом.� Театр в то время был источником гуманных идей и чисто нравственных идеалов. Герои сцены были и реалистами, и романтиками. Да и в более зрелом возрасте я не мог согласиться с искусственным разграничением реалистического и романтического в искусстве. Я еще не ставил перед собой философского вопроса: что выше � искусство или действительность. У меня лишь было наивное желание � чтобы люди в жизни вели себя так, как положительные герои на сцене. Мои представления о театре изменялись одновременно с повышением моего культурного уровня. В городе Александровске, где прошло мое детство, у меня вызывал восторг еврейский театр Фишзона, украинский театр Сабинина и Суходольского. Эти театры пробуждали национальное чувство у зрителя. В Екатеринославе я впервые познакомился с другим театром � общечеловеческим, будившим гуманные чувства и мысли. В этот период на меня особенно сильное впечатление производили трагики братья Адельгеймы, Роберт и Рафаил, исполнявшие главные роли в спектаклях �Уриэль Акоста�, �Трильби�, �Кин�, �Казнь�. Трагедия Карла Гуцкова �Уриэль Акоста� раскрывала жуткую картину борьбы общества, находившегося под большим влиянием религиозных догм, с мыслителем-вольнодумцем, пытавшимся освободиться от религиозных предрассудков. На меня эта трагедия произвела очень большое впечатление, тема противостояния яркой личности и общества всегда волновала меня и вызывала много мыслей.В это же время я посмотрел �Чайку� Чехова, �На дне� Горького, �Бесприданницу� Островского, но тогда эти спектакли не очень сильно затрагивали меня, я еще не дорос до их понимания. Я очень любил оперу, меня привлекали образы Ивана Сусанина и Бориса Годунова в исполнении Федора Шаляпина, н аходившие во мне большой эмоциональный отклик и одновременно вызывавшие раздумья. Я пытался понять, почему Сусанин должен был отдать жизнь за царя. Царь и родина не совмещались в моем сознании. Не мог я разрешить и такую коллизию: почему было много шума вокруг убийства царевича Дмитрия, а сегодня никто не реагирует на то, что в мире тысячи детей умирают от голода и болезней. С театром у меня связаны некоторые курьезные случаи и даже события, иногда комичные, а иногда и довольно серьезные. Вот один пример. После оперы Глинки �Жизнь за царя� на улице разгорелся спор вокруг образа Ивана Сусанина. Какой-то длинноволосый студент подошел ко мне, фамильярно взял меня за пояс и сказал: - Молодой человек, Сусанин не народник, такие как он- это социальный фундамент царизма.- После этого он сразу отошел. Я ничего не понял, но возбудился и громко крикнул вслед студенту: -Вы ревизионист! � В группе стоявших рядом молодых людей засмеялись. Я понял, что смех вызван словом �ревизионист�, которое я употребил совершенно не понимая, что оно означает. Мне стало стыдно за мою необразованность. Моя любовь к театру сопровождалась и неприятностями. Под Новый год по городу развесили театральные афиши, извещавшие о приезде в Екатеринослав не то московского, не то харьковского театра. В программе значились пьесы Грибоедова �Горе от ума�, Ибсена �Столпы общества� и Максима Горького �На дне�. Нужно отметить, что русский театр накануне Февральской революции играл исключительно важную роль. В большинстве театральных постановок тех лет их общая направленность высвечивала негативные явления и тенденции эпохи, а в сценических событиях и образах зритель видел перипетии борьбы прогрессивных, свободолюбивых людей с теми, кто олицетворял реакцию, невежество, тупость, произвол, безнравственность. Я тогда еще не разбирался в глубинных замыслах авторов драматических произведений, я довольно примитивно делил театральные образы на положительные и отрицательные. И несмотря на это, уже тогда для меня театр был своеобразной школой жизни. Среди критически мыслящей части интеллигенции и рабочих вокруг театральных постановок разгорались горячие споры. Например, пьеса Горького �На дне� , по мнению многих зрителей, отражала процесс становления пролетариата, хотя в пьесе действуют не пролетарии, а люмпены, вышедшие из различных социальных сословий. В т е годы Горького считали не пролетарским писателем, а выразителем чувств и настроений деклассированных элементов общества. Я до сих пор придерживаюсь этого мнения. В те годы большой резонанс в обществе получили драмы норвежского драматурга Генриха Ибсена, особенно �Нора� и �Столпы общества�. При театральной постановке этих драм зрительный зал, можно сказать, кипел. Партер аплодировал одним героям, галерка � другим. В партере сидели дворяне, буржуазия и либеральная интеллигенция, галерку заполняли передовые рабочие, студенты и гимназисты. Драмы �Нора� и �Столпы общества� имели огромный успех во всех странах Европы и почти не сходили со сцены в течение десятилетий. Вокруг этих спектаклей велись большие дискуссии, одни считали, что их притягательная сила заключена в проповеди идей социализма, другие утверждали, что автор прекрасно показал нравственный распад буржуазного общества, не касаясь социальных идей. В �Столпах общества� автор устами своей героини заявляет: �Да стоит ли вообще поддерживать такое общество? Что в нем есть? Наружный блеск и ложь внутри.� Галерка бурно аплодирует, а партер поворачивается в сторону галерки и шипит: бродяги, бездельники, босяки. Меня бесили эти реплики из партера. На заводе меня попросили рассказать об этом спектакле.В обеденный перерыв в механическом цехе собралось человек 20 послушать мой рассказ. Я подробно пересказал содержание драмы и, в силу моих возможностей, прокомментировал. Рабочие внимательно слушали, задавали вопросы, просили кое-что пояснить. Мы не обратили внимания, что к моему рассказу прислушивается стоявший недалеко человек, которого на заводе называли не по фамилии, а по странной кличке �Кузьма Удалой�. Он был примитивным полицейским шпиком, которых в те предреволюционные годы можно было встретить в самых различных местах. �Кузьма Удалой�, по своей глупости, иногда рассказывал о тайных планах полицейского участка, призванного следить за порядком на Брянском заводе. Этот шпик обычно с папироской в зубах, держа руки в карманах брюк, прохаживался по цехам, прислушивался к разговорам рабочих и доносил. Донес он и на меня.После моего рассказа рабочим о драме Ибсена меня вызвали в контору завода, сказали, что я разлагающе влияю на рабочих, в связи с чем могу получить расчет и проваливать куда угодно. В кассе получил 3 рубля 41 коп. И убрался с завода. Но дело этим не кончилось. Через 5 дней, когда группа рабочих, в том числе и я, собрались для занятий в кружке у Матуса Канина, нагрянула полиция, 6 человек арестовали, привели в полицейский участок Чечеловского района. Меня допрашивал пожилой, седенький, добродушно настроенный следователь. Я протестовал по поводу ареста, сказал, что нельзя преследовать человека за то, что он высказывает свое мнение по поводу пьесы Ибсена, что драмы этого скандинавского писателя играют на сценах всех городов России, в том числе и в Петербурге. Я пожаловался благодушному следователю на заводскую администрацию, которая выгнала меня с завода и этим самым толкает в среду воров и жуликов. Следователь прочитал мне показания �свидетеля�, я сразу по стилю доноса понял, что это �Кузьма Удалой�. Однажды, когда я вечером сидел над �Капиталом� Маркса и делал выписки, раздался стук в дверь. В комнату вошли двое молодых рабочих, Степаненко и Карташов. Они сказали мне, что я могу возвращаться на завод. Как только была начата �итальянская� (сидячая) забастовка, администрация согласилась на все требования бастующих. А доносчика �Кузьму Удалого� под смех и улюлюканье провезли на тачке по заводу,потом вывезли за ворота и бросили в зловонную яму для отбросов из кухонь. Описывая сцену расправы с �Кузьмой Удалым�, молодые рабочие хохотали. Трудно было передать мою радость, сердце у меня сильно билось. Я пожимал руки пришедшим рабочим и почувствовал, что мои глаза увлажнились. Мне было очень приятно узнать, что я не одинок, что есть люди, думающие обо мне, переживающие вместе со мной и готовые бороться с несправедливостью.